Беременность
Неужели я беременна?!
Стою с положительным тестом в руках и реву. Нет, не может быть. У меня были совсем другие планы. Мы только недавно поженились, меня продвинули по службе, перед беременностью мне нужно укрепить свои мышцы, поправить семейный бюджет, перейти на пятый курс института, и только потом…
— Глупая, — говорит, мне муж, — при нашем то положении, радоваться надо, а ты плачешь!
Действительно. Недавно он вернулся с командировки из Москвы, был там в Институте матери и ребёнка, где ему поставили 100% бесплодие.
На следующий день, я радостная разглядываю фотографию с УЗИ будущего ребёнка. Новые планы: рассказать родителям, друзьям, обеспечить себя литературой, сходить в консультацию…
Наконец, через несколько дней пришло осознание. Да, это случилось! Я скоро стану мамой! Я так долго мечтала о полноценной семье! Хочу сына!!!
Я добросовестно стала на учёт в консультации, начала поиск друзей с детьми, знакомых беременных. И нашла… в больнице. Положили через несколько недель с болями внизу живота. Благо в плохом, всегда есть хорошая сторона. Я нашла хороших подруг.
После выписки всё пошло свои чередом. Я летала как на крыльях, животик растёт, ребёночек шевелится, и я его так люблю!!! У меня грандиозные планы об устройстве жилья, своевременных покупках, о своей учёбе и работе. Правда, работа у меня напряжённая. Камчатский областной суд это место, где рассматриваются дела особой категории: тяжкие убийства, разбои, грабежи, взятки, насилия… Но я старалась не обращать внимание на окружающие меня на работе, а отдаться полностью своей семье, будущему ребёнку. Итак, идёт пятый месяц беременности.
Взрыв
1 ноября 1999 года.
Понедельник. Начался обыкновенный рабочий день. У меня благополучно прошло заседание, я пообедала и довольная сижу в своём кабинете поглаживаю животик и разговариваю с малышом. Заходит судья Владимир Александрович, и говорит, что надо напечатать разрешение на свидание одному гражданину. Беру у некого Волкова все данные и делаю свою работу.
Когда я подписывала бумагу в кабинете у судьи, там находились ещё несколько сотрудников, все шутили, спрашивали, как поживает мой животик. И тут зашёл сам гр-н Волков. Я не обратила на это внимание, думала, спросить что-то хочет и отвернулась от него. Вдруг, Владимир Александрович вскакивает со своего места, бросается к нему, раздаётся хлопок. Мы все падаем на пол. Потом взрыв. Я держу одной рукой голову, другой живот. Ещё один взрыв… рядом. Меня кидает в другую сторону, голова падает, течет кровь из носа, в ушах шум, в теле жуткая боль… Гул, топот, крики:
— Держи его!
— Вырывается, гад!
— У него ещё граната, сейчас взорвётся!
Голос возле меня:
— Здесь же Лена!!!
Чьи-то ботинки. Меня взяли на руки. Это был Андрей. Парень маленького роста, слабого здоровья, и вот меня несёт, а я ведь не пушинка… 56кг. Мне было страшно, что сейчас он меня уронит. В коридоре испуганные лица девчонок, кровь, беготня, охрана… Андрей кладёт меня на стулья:
— Сейчас, Леночка, потерпи, родная.
— Сообщи мужу, — прошу я.
Он убегает, а я вокруг всеобщего топота, гама, крика, тихо стону одна. Возвратившись, Андрей садится около меня, берёт за руку и спрашивает:
— Как хотите назвать ребёнка?
— Не знаю…
— А кто будет?
— Мальчик…
Потом я увидела шок в глазах врачей реаниматоров со "скорой", с таким ещё не сталкивались. Когда меня несли в машину скорой, я молилась: "Господи, если по воли Твоей забрать меня сейчас, прости все грехи"... Но было такое чувство, что ещё не в планах Божьих забирать меня с этой Земли. Тогда я стала молиться о ребёнке.
В окно машины я увидела мужа. Бледный, беспомощный, со слезами на глазах… Как мне хотелось обнять, поцеловать, успокоить, сказать, что всё у нас будет хорошо.
Реанимация
Я думала только об одном. Главное ребёнок. Не сбиться бы, что у меня 22 неделя беременности.
— Двадцать вторая, — постоянно повторяла я.
Лифт, рентген всех частей тела, снова лифт, операционная. Надо мной склоняется лицо пожилого человека.
— Это Вы будете меня оперировать? — спрашиваю я.
— Нет, я буду давать тебе наркоз.
— А как Вас зовут?
— Михаил Ефремович.
……………………………
Я слышу голос как бы издалека, вот он ближе, ближе:
— Лена, Лена!
Открываю глаза. Передо мной стена, на ней часы. Мрак. Михаил Ефремович:
— Тебя прооперировали. Всё хорошо.
Я чувствую своего ребёнка внутри. Снова закрываю глаза… Когда я снова очнулась, надо мной стояла молоденькая медсестра Женечка. Она была очень ласкова со мной. Находилась около меня почти всё время. А когда она уходила после дежурства, напоследок сказала мне, что очень хочет, чтобы я выздоровела. После её слов я расплакалась.
Вокруг меня собрали консилиум. Лор, хирурги, травматологи что-то бурно обсуждают, а потом сообщают мне, что скорей всего, через неделю мне будут делать вторую операцию, т. к. не все осколки успели вытащить. Но самую подробную информацию я получила от… своего однокурсника. Моя группа на заочном отделении юридического университета вообще вся состоит из людей, которые получают уже второе высшее. Я там самая молодая. Так вот, он мне рассказал, что из меня извлекли 12 осколков, но некоторые не удалось найти, хотя они явно были отражены на снимках. Я как-то сразу настроилась на эту вторую операцию, хотя каждое движение, каждый укол во мне вызывали жуткую боль. Моего ребёнка я теперь чувствовала постоянно. Малыш колотился беспрерывно, доставляя этим мне радость. Когда ко мне пришёл гинеколог, первое что я спросила, смогу ли я теперь родить сама. Меня заверили, что да.
Днём к моей кровати подошёл мальчик лет 10-12. Вся правая сторона его тела была перебинтована.
— Это вы со взрыва? — спросил он меня.
— Я.
— Там о вас так беспокоятся. Много родственников приходят, спрашивают.
— А ты, что здесь делаешь?
— А я ту уже второй месяц, — беспечно отвечает он. У меня в руке зажигалка взорвалась.
— И ты со взрыва, — сочувственно отвечаю я. Мы с тобой собратья по несчастью.
В этот первый день моего пребывания в реанимации, я познакомилась со своим лечащим врачом — Игорем Марковичем. Этот еврейчик, средних лет и роста, меня очень забавлял. Во-первых, он не говорил, а кричал на всю реанимацию, так, что было удивительно, что в этом помещении у некоторых пациентов вообще бывает печальный конец. Во-вторых, когда я его тихо спрашивала о чём-то, он принимал такую позу: поворачивал голову ко мне, прикладывал руку к уху, щурил глаз и кричал: "А-а-ась?" Но даже его манера разговора побуждала мне поскорее выбраться из этого тяжкого состояния.
Моя кровать стояла рядом с рабочим столом медсестёр. И я видела их всех за работой. Их смех, пересуды, и самое главное, забота обо мне, побуждали меня к жизни. А они именно ЗАБОТИЛИСЬ. Ведь сколько у них работы, какая суета там, стоит, знает только тот человек, кто там побывал. Но они постоянно отвечали на мои просьбы или спрашивали сами о моих нуждах.
В таком состоянии, окружающей суеты, я пролежала двое суток. Моим единственным передвижением в пространстве было, поход на каталке в барокамеру. На третьи сутки я смогла увидеть мужа. Меня повезли на компьютерную томографию в другой корпус. Было ранее утро. Два врача, которые меня везли почти моего возраста. И мы друг над другом подшучивали. Скорее всего, они над моим состоянием, делая вид, что им очень обременительно носить меня на руках, перекладывать в каталку.
— А сегодня первый снег выпал, — сказал врач Максим. Хочешь посмотреть.
— Да, — отвечаю я.
Он приподнимает меня, и в моё лицо дует свежий поток холодного воздуха. Передо мной пустынная улица, голые деревья и островки снега. Этот поток был для меня как новый глоток жизни.
Когда меня везли по коридору нашего корпуса обратно, я встретила мужа. Он стоял у стенки такой растерянный. Мы взялись за руки.
— Держись, — успел сказать мне он.
В этот же день мне удалось увидеть своего малыша на экране портативного УЗИ. Он так лихо двигал всеми частями тела. Врач сухо подтвердил мне, что будет мальчик, и у него там всё в порядке.
Четвёртые сутки были для меня решающими. После барокамеры мне впервые жутко захотелось есть. Мой малыш высосал из меня всё. Животик до того похудел, что, наконец, я могла различить на нём небольшие выпуклости, гадая — этот попка или голова. Через час, родственники передали мне бульон, кефир и кисель. Всё это было в литровых количествах, хотя для меня хватало пару глотков. После обеда, к великой радости Игоря Марковича, у меня, наконец, заработал кишечник, о чём с его громких слов узнало всё отделение.
Утро следующего дня для меня также было переломным. Открыв глаза, я увидела, что на тумбочке не оказалось кружки воды, которую я себе на ночь приготовила. Медсестры все продукты убирают на ночь с тумбочек. А когда я попросила свежую воду, мне принесли не кипяченную. Это меня сильно задело. Я решила, что хватить: забота других это прекрасно, но уже пора самой себя обслуживать.
Пришёл мой врач, который заведует барокамерой, и сказал, мне такую вещь:
— Сегодня, мы тебя не будем забирать на процедуру, так как у тебя всё наладилось. А вот если бы к сегодняшнему дню, всё оставалось по-прежнему, твоего бы ребёночка вытащили.
Так вот что значит такое, та загадочная вторая операция. Подумав, я теперь поняла, что никто бы не стал делать ещё одну операцию беременной из-за каких-то осколков в мягких тканях. Теперь, можно сказать, что всё позади, я и малыш победили!
В этот же день мне принесли халат и тапочки, и я смогла, наконец, впервые встать с постели и сделать пару шагов. С помощь медсестры я дошла до телефона, позвонить своим близким. На следующий день я смогла их увидеть.
Роды
Через несколько дней меня перевили в отделение гинекологии на сохранение. А ещё через неделю отпустили на выходные домой. Мой дом я осматривала как что-то новое, хотя здесь ничего не изменилось. А всё казалось в других красках, с какими-то другими, новыми чувствами я подходила к каждой вещи и осматривала её как в первый раз.
Меня выписали на 29 день после случившегося. Это казалось невероятным, как быстро я попала домой. И началась новая жизнь, полная ожиданий будущего ребёнка.
В роддом положили за три недели до предполагаемых родов. Для меня время там просто тянулось. Многие девчонки, с которым я успела познакомиться и подружиться, родили и выписались задолго до того, как я сама пошла рожать. Моя палата находилась рядом с отделением для новорождённых. Так интересно было рассматривать, когда их несли по коридору. Такие маленькие, беззащитные создания плачут от голода, это так трогает. Каждый раз, смотря на них, я теряла своё терпение по поводу ожидания своего ребёнка.
А родить по-настоящему мне не разрешили и сделали кесарево. Это было гораздо легче перенести, так как я уже знала, что такое операция, и знала, что скоро я увижу своё дитя. Через сутки, наконец-то, я смогла увидеть своего мальчика. Он спал в люльке насупившийся, как будто всем своим видом показывая неудовольствие оттого, что его вытащили из животика. Когда его принесли на первое кормление, я смогла услышать, как он плачет. Скорее всего, это был ещё писк, а не плач. На 8 марта он сделал мне и моему мужу подарок. Впервые улыбнулся нам. Конечно, это была улыбка своим мыслям, но мы восприняли это на свой счёт.
