Странные покалывания внизу живота... Надеюсь, это не то, чего я побаиваюсь. Ведь я еще так юна и порывиста. Неужели придется променять независимость на бутылки и пеленки?
— Следующий! — зовет медсестра.
— Есть беременность, — уверенно заключает врач после осмотра.
Откуда этот неожиданный прилив безмерной радости? Я бреду по зеленому скверу. Утренний июльский ветерок мило флиртует с моей прической. В душе та же гармония, что и в ухоженных деревьях, умиротворенно шелестящих листвой. Как все легко и просто: у меня будет малыш! Даже не верится, что я не допускала возможности материнства в ближайшие годы. На ум приходят только аргументы «за». Придется поторопиться со свадьбой, а ведь скоро защита дипломной работы. Но все эти события я вижу сквозь призму осознания себя будущей матерью. Ребенок во мне — смысл всех моих действий и, по большому счету, моей жизни.
...Наконец все формальности улажены, и я могу спокойно ждать твоего появления на свет, моя крошка.
...Лежу под очередной капельницей. Замерзшие ветки клена грустно глядят в больничное окно, навевая удручающие мысли. Выживет ли мой ребенок, если начнутся роды? Еще нет и восьми месяцев. Господи, только бы малыш родился живым. Я не перенесу его потери. Меня просто не станет, я превращусь в груду разбитого стекла.
Зачем эти слезы? День за днем, осторожными шажками я приближаюсь к окончанию осложненной беременности. Вечерами перебираю крохотные чепчики и распашонки и, прислушиваясь к требовательным движениям внутри, глажу свой выпуклый живот.
...Стою у окна предродовой палаты и время от времени морщусь от пока еще терпимой боли. Сегодня я стану мамой или... Нет, все разрешится благополучно. Даже погода предрекает благополучный исход. Свежий морозный день дарит надежду, а серебряный снег оптимистично кружится под маской февральского солнца.
Новая схватка отнимает силы любоваться природой и заставляет лечь. Сдерживаться, чтобы не закричать, становится все труднее. Догадывается ли мой любящий муж о том, насколько тяжело мне сейчас? Но даже будучи рядом, он не смог бы облегчить мою боль. Никому не дано сдать этот женский экзамен за меня и принять на себя мою участь. «Один, два... тридцать девять, сорок...». Я погибаю! Но миллионы рожениц переносили такие же испытания. Умирая в родовых муках, женщина воскресает от крика существа, вышедшего из нее, чтобы взглянуть на мир.
Схватка жестоко накатывается беспощадной волной, пытаясь раздавить. Почти уничтожая, боль отступает, давая вдохнуть надежду на облегчение. Я не успеваю передохнуть, но уже надвигается следующая волна мучений, грозящих добить меня. Сколько часов лежу я на этом кресле? Потуга за потугой, резкие выдохи вслед за глубокими вдохами, жесткие указания акушерки, одно за другим: «Тужься! Расслабься! Тужься!».
Я уже совершенно ничего не воспринимаю. Масса диких мыслей танцует бешеный танец в затуманенном сознании. Малыш, родненький, выбирайся скорее, освободи меня от адских пыток! После бессонной ночи больше всего на свете хочется, чтобы боль отступила, все оставили меня в покое и дали уснуть.
Холодная вода, выплеснутая в лицо, заставляет вспомнить о моем долге.
— Работай! Уже видна головка! Давай, ну! — врач резко поднимает мою голову, но вместо энергичного выдоха из меня выходит отчаянное рычание. Перед глазами медленно проплывают огромные хирургические ножницы, не вызывая страха: пусть режут меня хоть всю, но ускорят окончание невыносимых страданий.
— Ребенок под давлением! Постарайся в последний раз!
Мое бессилие заставляет ребенка мучиться! Собирая жалкие остатки сил, я крепко обхватываю поручни, напрягаюсь и выталкиваю наружу тяжелый выдох. Отчаянный крик заполняет пространство. Я смутно различаю белое визжащее существо с длиннющим пупом-веревкой. Радость, облегчение, жалость к себе захлестывают меня, и внезапные рыдания сотрясают изможденное тело. Я словно вижу себя сверху: обнаженную, мокрую, трясущуюся от слез и озноба.
— Шить крестиком или гладью? — шутит врач, пронзая меня острой иглой. Я издаю слабые стоны. Педиатр прикладывает ребенка к моей груди. Я смотрю на скользкого червячка с заплывшими глазками и устало улыбаюсь. Однако не испытываю ожидаемого прилива материнской нежности. Акушерка указывает на родимое пятно на спинке мальчика: «Большим человеком будет, если верить примете».
И вот нам полгода. Полгода стирок, кормлений и ночных убаюкиваний. Полгода радости и бесконечной нежности. Этот срок успел подарить мне немало неповторимых мгновений: первая улыбка, первое «агу» — да разве все перечислишь. Не забуду, как ты, мой дар солнца, впервые захохотал, и грудной смех разлился звонким колокольчиком, умиляя чистотой и безбрежностью. Порой я не верю в мое материнское счастье, подкрадываюсь к твоей кроватке и всматриваюсь в спящее личико. Розовые веки чуть подергиваются, а ненасытный ротик делает сосательные движения даже во сне.
Вот озорной солнечный лучик примостился на мягкой щечке, и младенческая улыбка скользнула по пухленьким губам. Наверное, это ангелы осветили твой безгрешный сон. Ой, кто тут проснулся? Взяв тебя на руки, я целую сладкую ямочку на твоем подбородке. Пряча лицо в оголившийся мягкий животик, захлебываюсь от счастья. Ты хохочешь, щуря синие глазенки и забавно взмахивая ручонками. Не хватит всех слов в мире, чтоб передать полноту моей любви к тебе, мой обожаемый цветочек. Ты — самое удивительное чудо, которое могло произойти со мной. Ты — моя наибольшая удача. Я люблю тебя, сынок!
