Мой взгляд рассеяно скользит с календаря на часы. У меня сейчас нет четкого определения времени, дня недели, числа... Ну вот, благодаря техническому прогрессу и его воплощению в виде подручных средств, всё опять встало на свои места: 2 февраля 2008 года. Десять часов вечера. Накормленный и выкупанный сынуля мирно посапывает в кроватке, обнимая плюшевого медвежонка. Завтра ему исполнится 2 года. Как быстро, словно во сне, пролетели бесконечные денечки, в памяти не хранится о каждодневная рутина и трудности. В сознании всплывают только яркие картинки успехов, первых шажков и безмерной радости.

В это самое время мое настроение и его отображение в виде ностальгически теплой улыбки в корне отличалось от того, которое было ровно 2 года назад. Состояние лица сложно было назвать даже гримасой - схватки шли полным ходом. Хорошо, что я не видела себя в этот момент. Я, наверно, была похожа на загнанное животное, которое, ко всему прочему, еще и угодило в капкан. То, что прокол пузыря, который ознаменовал начало нечеловеческой боли, был произведен в 19.40, я помню отчетливо. И думаю, что эта цифра навсегда останется в моей памяти. До этого часа "Х" я, смеясь, рассекала просторы родблока. Неуклюже приплясывала и шутила с мамой. Она была со мной. Так получилось.

2 февраля я плакала в кабинете врача. Второй раз за всю беременность. Первый раз это случилось, когда я на сроке 18 недель сдала анализы на возможную патологию малыша, а цифры оказались невнятными. "Как же так, ведь у меня все в порядке. Вы сказали, что уж до второго я точно рожу. Почему же этого не происходит?" - всхлипывала я, начитавшись статей о том, что переносить плод страшнее, чем не доносить. А это был последний день сороковой недели. "Роды - процесс лишь предполагаемый. Прогнозы не могут быть абсолютными. И вообще, ты в моих глазах - образец беременной женщины. Прекрати плакать, ты же не хочешь навредить малышу. И вот что, у нас современное, чудесное оборудование. Давай-ка посмотрим мнение машин", - говорил врач. Я быстро закивала головой и промычала что-то утвердительное. Легла. К животу прицепили какие-то датчики. Прибор запищал. Испуганно я посмотрела на врача. Ее глаза отчетливо выражали недоумение. "Что ты сейчас чувствуешь, Оксана?" - спросила она. "Не знаю. Какие-то странные ощущения в животе. Как-то побаливает, но не очень сильно. Что-то не так? Лучше скажите сразу", - мое лицо мгновенно высохло от слез. "Знаешь, прибор показывает наличие предродовых схваток. Но странно, что это протекает как-то...", - замялась врач. "Необычно? - я не дала ей договорить, - Знаете, я не знаю, относится это к делу или нет, но моя мама меня очень тяжело рожала. Почти трое суток". Подробности я не стала рассказывать, потому что все мои мысли в тот момент были связаны лишь с моим собственным состоянием. После недолгой паузы, видимо приняв какое-то решение, врач сказала: "Мы поступим следующим образом. Ты сейчас погуляешь немного. Только под присмотром. С мамой или с мужем, они ведь с тобой. А через пару часиков мы посмотрим, что делать дальше". "Я сегодня буду рожать?"- мое безумное желание вдруг сменилось непонятно откуда взявшимся страхом. "Да!" - очень уверенно сказала врач. И все ее спокойствие передалось мне. "Тогда давайте сделаем так, - начала я, - Сейчас я поеду домой. Приму душ, возьму приготовленную сумку с вещами и вернусь". "Договорились" - глаза этой временами строгой, временами безумно участливой женщины вновь засветились одобрением. Она продолжила: "Муж тебя привезет и может вернуться на работу. Я тебя провожу в родблок, и если вечером ничего не начнется, тогда ты просто поедешь домой и приедешь ко мне завтра. Согласна?" Конечно, я согласна.

И вот я уже в том месте, где скоро мы встретимся с моим малышом. Мама со мной. В ее присутствии почему-то была заинтересована врач. Я занята обсуждением общих знакомых. Рассказываю какие-то истории из недавнего прошлого маме и врачу, которая периодически навещает нас. "Что, Оксана, все щебечешь и танцуешь?" - спрашивает врач. "Ага, в ожидании явления миру своего сынули", - бодро отвечаю я. И снова живот ощущает небольшой холодок датчиков. Уже знакомый прибор показывает наличие родовой деятельности. Как же так? Ничего не понятно. Началось или нет? Снимать эту странную квадратную ночную рубашку и возвращаться домой? Муж уже приехал, шагает по первому этажу и терпеливо ждет вердикта. Я начинаю угадывать в двух парах женских глаз, направленных в мою сторону, напряжение. Они о чем-то тихо разговаривают. Кажется, врач интересуется у мамы подробностями моего рождения. А оно было трудным и затяжным. На исходе вторых суток вокруг моей мамы столпился консилиум врачей и, наконец, встал вопрос "кого спасать - мать или ребенка?". По счастливой случайности, тогда в палату вошла женщина. В процессе разговора с моей мамой, которая была практически при смерти, выяснилось, что и фамилии, и имена, и даже отчества у них одинаковые. Возможно, что титанические усилия той женщины, подкрепленные её любопытством и случайной заинтересованностью, и спасли тогда мою жизнь.

После услышанной истории моя врач приняла решение проколоть пузырь. А я и не думала бояться. Ведь мне же сказали, что я рожаю, следовательно, небольшие покалывания в животе и есть схватки, и они вовсе не так страшны, как о них рассказывают. Как же я ошибалась! Прозрение пришло в 19.40. То, что происходило потом, я помню урывками. Маленькими короткометражными роликами. Мои схватки, вот, пожалуй, что самое страшное. Мозг еще функционирует в нормальном режиме и фиксирует каждый новый виток боли, а тело, ранее не испытавшее таких адских мучений, не знает, как реагировать. Помню лицо мамы, бледное как полотно, и ее плотно сжатые губы после того, как я, не в силах больше себя сдерживать, начала цепляться за стену и медленно сползать вниз. "Мама, иди в палату, там хорошо, телевизор посмотришь, мне неудобно, когда ты видишь меня в таком состоянии!"- повторяла я после каждой схватки, и все начиналось снова и снова. А Игорь ждал меня в палате. Смотрел спортивный канал, пил чай и бесконечно слал смски: "Ну, как ты там?", "Что происходит сейчас?" и т.д. Это удивительно, но я умудрялась отвечать. Помню анестезиолога, похожего на деревенского мясника, один вид которого уже сам по себе сравним с наркозом.

- Какую тебе делать, девочка, сакральную или эпидуральную?

- Делайте что хотите, я в этих терминах сейчас не разбираюсь. Только дайте передохнуть хотя бы часок!

Получилось только на 40 минут. Очнулась я снова от боли, в положении, похожем на ломку наркомана - руки вывернуты, ноги у подбородка.

- Потерпи еще чуть-чуть. Ты молодец. У тебя уже потуги.

А я уже не различала лица людей, которые столпились вокруг меня. "Как хорошо, что маму все-таки проводили к Игорю в палату", - подумала я.

- Давай! Осталось чуть-чуть, соберись!

Собраться? Да без проблем. Тело уже адаптировалось к боли и превратилось в одну большую кровоточащую рану.

- Головка! Плечики! Давай!!

Писк...

Мы вместе! У меня не осталось в памяти лица моего ребенка в момент первой встречи... Неловко об этом говорить, но я бы не смогла отличить его на следующий раз от чужих. Хотя многие другие мамы доказывают обратное. Я помню ощущение тепла. Мне положили сына на живот, и он шевелил правой ножкой по моей коже. Мы вместе. Он со мной. Я прижала комочек рукой, боялась, что это лишь сон. Интуитивно повернула голову в сторону. Нереально счастливое лицо Игоря за стеклом в смешной синей шапочке. Он рядом. А я даже не помню, как и в чем лежала.

Малыш на его руках. Они разговаривают. Сильное впечатление, но я еще не до конца осознала, что этот чудесный мальчик - мой сынишка. "Ты - умница. Даже не кричала", - сказала врач. "Спасибо, Ксеня, мы с тобой"- прошептал Игорь.

"Сама сможешь перелезть на каталку?" - санитарке не понять нашей радости, для нее мы лишь очередные из бесконечного потока. Конечно, я же сильная. Я вытерплю всё. Я уже столько вытерпела.

Коридор. Палата. Боже, какое счастье. Тёма с нами. Ради этого стоило терпеть.