Я готовилась к кормлению, как спортсмен к Олимпиаде. Прочла книгу "Прямо от сердца" (на иврите, пособие — гимн кормлению), ела орехи, йогурты и черный хлеб, избегала курильщиков и настраивалась на хорошее.
Ребенок мне попался "правильный". Он, видно, тоже прошел внутри хорошую подготовку. Сразу сосок нашел и вцепился в него, как надо. Только вот позу я никак не могла подобрать. Все, что было нарисовано в книжке, мне не подходило. На картинках пышногрудые мадонны сидели, лежали и разваливались в креслах для кормления, а щекастые младенцы обхватывали их чресла округло и плотно, как носок пятку. Я сидела, лежала и разваливалась, но Дуднику (производное от Давид) было неудобно. Он пищал, и мы оба страдали. Через три дня после родов прибыла в палату дама-благотворительница, специалист по кормлению.
— Ну как? — спросила она бодрым тоном инструктора по верховой езде.
— Молоко есть, но сам процесс неудобен, — застенчиво ответила я.
— А в какой позе вы кормите? Покажите.
Я показала, как я сижу, лежу и разваливаюсь.
— Сядьте на простой стул, — приказала дама (я мысленно щелкнула за нее кнутом).
Я села, и все встало на свои места. Простой стул оказался для нас спасением. Я сидела с прямой спиной, держа Дудника как мандолину. Мы оба чувствовали себя несколько натянуто, но процесс пошел. Потом мы приноровились и через две недели ели уже как угодно и где угодно.
По поводу графика кормлений планы были изначально прагматично-колхозные: каждые три часа ребенок ест, удои по расписанию, показатели растут. В промежутках ребенок должен спать, а мама гулять или тоже спать. Но не тут-то было. Уже в роддоме мой сын показал, что такое индивидуальность. На второй день после родов я заглянула в грудничковое отделение через два часа после кормления — и что же? Вся их мелкая братия спит, а мой плачет. Взяла его, красного, расцарапанного, в варежках, надетых уже после того, как он себя расцарапал, и покормила. Говорю сестрам: "Будет плакать, приносите". И началось. Каждые два-два с половиной часа они тащили его мне.
— Госпожа Голего, ваш ребенок плачет, — провозглашали они громко и радостно, снимая с себя всякую ответственность, и с облегчением вручали мне младенца. Я уж потом его почти и не отдавала.
И вот нас выписали, и вот мы дома. Колхозными замашками вымощена дорога в ад. В наш чудесный ад, пахнущий детским кремом, новой кроваткой и всем новым. Моя грудь увита капустными листьями, торчащими во все стороны из бюстгальтера — о, капуста, без тебя моя грудь, без сомнения, лопнула бы от молока, и мне пришлось бы сцеживать его или умереть; не знаю, находят ли в тебе детей, но счастливых матерей — безусловно. А малыш мой все время сосет. На подсосе. Я — безвольный адепт системы "давать грудь по первому требованию". Я даже расширила рамки этой системы и даю эту самую грудь и по второму, и по третьему требованию. Я пала так низко (о, строгие мамы с железным трехчасовым режимом!), что даю ее всегда. Стыдливо укрывшись пеленкой, мы кормимся в автобусах, в поликлиниках, на лавочках, в парках, в магазинах, включая антикварные, сидя в полутьме старинных сводов при блеске мечей, на арабских коврах. И вместе с молоком матери мой сын всасывает в себя весь этот безумный город, старый и новый, а я вдыхаю воздух свободы.
Когда мать кормит, она свободна, и свободная рука ее может свисать, писать, держать поварешку, книжку или трубку телефона, поддерживать голову. Это много. И главное — это ощущение, что вы оба делаете свое дело, выполняете великую миссию. Б-г велел: "плодитесь и размножайтесь". И вот мы расплодились и размножились. И умножаем силу свою за счет молока.
Но не все так просто. Подсос, как я поняла, бывает практический — жрать охота — и психологический — нужна поддержка. Благословенный возраст, когда ты, мать, одним простым движением решаешь столько проблем...
Ну вот, он поел и можно, аккуратно засунув ему в ротик указательный палец, вынуть сосок (без пальца ни за что не отдаст). Подлизнул крошечным язычком невидимую капельку и замер. Данный этап я называю окукливанием. Глаза закрыты, дыхание ровное, чем не ангел. Окукливание, как и подсос, бывает истинное и ложное. Первое ведет к здоровому сну, который не прервет перенос в коляску или кроватку. А ложное означает, что мой сын коварно млеет и любое отдаление от источника его услад ведет к выходу из нашей нирваны и переходу к стадии "что тебе еще надо". Это стадия шекспировских вопросов и страстей. Для нее человечество изобрело погремушки, окна, других людей, музыку, домашних животных и отца ребенка. Все это предлагается Дусону в разной последовательности, пока не возникает оно — первое требование. И тогда мы садимся там, где стояли или ложимся там, где сидели. На войне как на войне, и мы заслужили эту передышку.
Я кормила моего малыша до двух лет. Он, конечно, уже ел и другую пищу, но в подсосе себе не отказывал. Особенно долго держался окончательный или убойный подсос, перед сном. Да, не скрою, когда мы теперь кормились на улице, на нас смотрели косо, как на целующихся стариков. Над нами посмеивались, а мы не обращали внимания. Мы были горды тем, что можем отправиться в путешествие "с бухты барахты", ничего не готовя, не стерилизуя, без бутылок и поисков кипятка. Мы очень ценили эти минуты близости и наслаждались ими до самого последнего раза.
Это случилось у моей свояченицы на Песах. Дуднику исполнилось два года месяц назад. Он был окружен обожающими его племянниками и катался как сыр в масле среди веселой праздничной кутерьмы. Я решила, что пора. Весь день ему тактично (от слова "тактика") предлагалась различная еда и бутылка с водой или кашей. В общей суете Дусич не особо претендовал на мое внимание, но когда наступил вечер, время сумерек, пробуждающее темные страхи и животные инстинкты, он однозначно и настойчиво взвыл. Встал, сонный, в пижаме, и, держась руками за бортик кровати, воззвал, возжелал приложиться. Я взяла его на руки и, не расстегивая рубашки, сказала: "Молоко кончилось, любимый". Я повторяла ему эти слова в темноте, обнимая и целуя его. Он растерялся и заплакал, сонный, не понимающий. Бутылку с водой он с презрением отверг. А с кашей через некоторое время — взял. С горечью поел и уснул. Наутро он поднялся рано и играл с другими детьми. Когда я встала, он подбежал ко мне. Я присела на корточки. Дусич обнял меня и положил ручку мне на грудь.
— Кончилось? — спросил он, и в голосе его я услышала сострадание — он жалел меня, мой маленький друг.
— Кончилось, родной, — ответила я. — Но мама всегда может тебя обнять.
И мы обнялись, как друзья, вместе переживая потерю. Еще несколько дней он вспоминал, что "кончилось" и говорил мне об этом. Но что потрясло меня — больше не просил. По-мужски все пережил. На всякий случай, чтобы избежать дипломатического скандала, вечернюю бутылку давал муж. Так завершился Период Великого Подсоса. Счастливое, удивительное время нашей трогательной близости.
Теперь мой трехлетка сам размешивает себе вечернюю кашу, стоя на стуле в пижаме и приговаривая "Дуду сам". Расставаясь на ночь, мы сидим у него в кровати и читаем книжки на русском, иврите или английском. Потом Дуду говорит: "Сейчас спать". Я гашу свет, лежу с ним в обнимку еще несколько минут, говорю: "Cпокойной ночи, любимый". И выхожу "в люди". Превращаюсь из мамы в женщину и иду ставить чайник. Пошел другой отсчет времени.
