«Женщины ГУЛАГа» - российский фильм номинант на Оскар-2019

отрывок из интервью с режисером Марианной Яровской:

"– Вынесли ли вы для себя что-то новое после общения с этими женщинами?

– Конечно. В любом документальном фильме радость процесса состоит в том, что ты начинаешь съемку с совершенно противоположной или с абсолютно другой идеи, чем та, с которой ты ее заканчиваешь. Это процесс, который происходит и с фильмом, и с человеком, который его делает. Я не знаю, может быть, когда пишешь книги, это происходит по-другому, но в кино у тебя есть какой-то путь, который ты проходишь внутренне. Я для себя поняла, что на самом деле это фильм про настоящий день, что все, через что прошли эти женщины, отразилось на их лицах. Даже в коротком фильме абсолютно видно ту жизнь, которую они прожили, и, что самое главное, – ситуацию, в которой эти люди живут сейчас. Неосознанность этого геноцида… Когда я приезжала в Берлин, я поражалась, насколько осознан Холокост, геноцид, который произошел в Германии, и насколько сталинские репрессии недостаточно осознаны в России. Второе – как женщина я осознала и поняла, насколько это сломало их судьбы как женщин: многие не вышли замуж, многие не родили детей. Насколько это отразилось в поколениях!

– Почему, по вашему мнению, этот геноцид, как вы его называете, до сих пор не осознан в России? Что является этому помехой?

– Это не я называю репрессии "геноцидом", а моя героиня Фёкла Андреева из Каменск-Уральска, которая после жизни в спецпоселении написала книжку, мемуары и помогла реабилитировать 450 человек. Это ее слова. Почему не осознан? Вы, наверное, тоже догадываетесь: потому что сегодняшнее правительство и то, к чему мы пришли, не сочли нужным сделать это на государственном уровне. А время было. Это не было сделано в 90-е до конца и, к сожалению, это не сделано в 2000-е. Я почитала учебники истории, как преподают сейчас 30-е годы, и пришла в ужас! Они были полностью переписаны с 90-х годов. Я прекрасно помню, что писали и говорили в 90-е годы, и что случилось сейчас... Это вина людей наверху, потому что это должно было быть в законодательстве. То, что делается сейчас, – этого недостаточно, но никогда не поздно наверстать упущенное.

– Когда вы снимали этот фильм в России, вы чувствовали или, может быть, сталкивались с каким-то явным или замаскированным противодействием, сопротивлением со стороны людей, когда они узнавали о том, что вы раскапываете эти истории, ворошите это прошлое?

– Конечно. Дело в том, что это не было противодействие. Это было равнодушие, что уже само по себе страшнее, чем открытое противодействие. Я интервьюировала одного потенциального монтажера, который работал на телевидении. Такой интеллигентный человек пришел. Мы с ним стали говорить. Он посмотрел "сырой" российский материал нашего фильма, потому что я искала русского, чтобы выстроить видеоинтервью, а потом привезти, может быть, американского талантливого "оскаровского" монтажера и, может быть, втроем как-то сложить фильм, который пересек бы таким образом границы. Так вот, этот монтажер посмотрел и сказал: "Хорошо, а откуда ты знаешь, что эти женщины говорят правду? Как зритель поверит, что эти люди говорят правду? Почему, с какой стати нам нужно им верить? Вот она говорит, что она была в камере смертников. С какой стати я буду ей верить? И второй момент. Ты тут упоминаешь Сталина. Но ведь вся проблема была в том, что большинство преступлений осуществлялось мелкими уполномоченными на местах, а он был..." Понятное дело, что я не наняла этого человека на работу, но я поняла, что так думают очень многие. Это уже просто укоренено, а надо было выкорчевывать.

– При этом Владимир Путин лично открывает памятный мемориал жертвам политических репрессий. Хотя вот вокруг Стены памяти в Коммунарке развернулись жаркие споры уже внутри той части общества, которая однозначно осуждает репрессии. Кто-то говорит, что на одной стене не должны быть имена палачей и жертв, даже если палачи потом тоже стали жертвами неправосудных приговоров. Как вы относитесь к этому конфликту?

– Я считаю, что палачей надо называть, и надо называть поимённо, точно так же, как надо называть жертв. Так же, как называли палачей на Нюрнбергском процессе. Я считаю, что это необходимо просто в образовательных целях. Я думаю, что произошло разделение, выросли потомки палачей – их больше, выросли потомки жертв, но я считаю, что нужно называть и тех, и других. Это часть памяти, переработка прошлого. Если прошлое не осознать, то будущее будет не очень ясное. Мы видим эту ситуацию в России и видим противоположную ситуацию в Германии, например."