По следам вчерашних «битв» ...

... вот что всплыло в пямяти.

Постараюсь как можно точнее воссоздать восприятие событий семи-восьмилетней мной. Еще раз подчеркну – не мной НЫНЕШНЕЙ.

К нам во второй класс пришел учиться необычный мальчик. Необычность его для нас заключалась в том, что на всех уроках за одной партой с ним сидела мама. Когда мы спрашивали, почему так, учитель отвечал: «Он болеет.» Подробностей никаких классу не сообщалось ни мамой, ни учителем. На вид он был вполне здоров, слегка рыхловат, правда, но не патологически. Умственно – среднестатистический московский школьник. Можно было поговорить, но участия в играх он не принимал. Когда его приглашали на перемену – мама за него отвечала: «Ему нельзя.» Не «Ему нельзя, потому что…», а просто: «Ему нельзя.»

Мы привыкли ко всему этому. Ну как привыкли бы, допустим, к ... не знаю... к тому, что Таня повсюду таскает с собой плюшевого медведя, а Миша всю перемену читает в углу то один, то другой толстенный том.

А потом... Стоило маме отвлечься или отойти (и только в этих случаях) – мальчик начинал свои мелкошалости: то проходящую мимо девочку ручкой ткнет, то книжки со стола сбросит, то ими же по башке от всей души шмякнет. Вполне нормальные шалости для 7-8летнего ребенка. Напомню – к тому времени для нас он стал ОБЫЧНЫМ одноклассником. Еще раз, крупным шрифтом – для нас, детей, он НЕ ИНВАЛИД. Поэтому за шмяканием книжкой шло, понятное дело, ответное шмякание, а за тырканием – ответное тыркание.

Вот тут и начинались тонкости. Если мама не появлялась тут же, то мальчик маме рассказывал потом. И «книжному ответчику» от мамы доставались вопли, вопли и вопли. «Если ты еще хоть раз, такой-сякой (такая-сякая) тронешь хоть пальцем моего сына, трам-парам-пам-пам!!!» А почему, собственно, его нельзя трогать?! На робкое, дрожащим голосом: «А он пеееервый...» мама поворачивалась к сыну, а тот, сквозь слезы, все отрицал. Экзекуция продолжалась. Что могли мы тогда противопоставить маме? Что?!
Сейчас вот лицо ее во всех эмоциональных подробностях всплыло... Большая такая мама была... И не слышала никого и ничего, кроме сына...

Учительница, насколько я помню, не вмешивалась.

С одноклассником бы мы все решили сами, но с его мамой, раздираемой противоречиями: защитить сына, умолчав о его болезни с тем, чтобы он выглядел «как все»...?

Сын же пользовался такой ситуацией и, думается мне СЕЙЧАС, получал от нее свою порцию удовольствия.

Мама создала благоприятную почву не для вливания сына в школьную среду, а для полного его отторжения. К нему перестали обращаться вообще, опасаясь неадекватной маминой реакции – никто не знал, на какое из твоих действий она последует.

В третьем классе он с нами не учился, по какой причине – опять-таки, нам не сообщили.

Теперь считайте ошибки взрослых.