…Я снова позвонила Ему во время этой иди

…Я снова позвонила Ему во время этой идиотской войны… Во время этой войны я звонила Ему почему-то гораздо чаще, чем обычно… Что-то было во всей этой противогазной атрибутике, что напоминало, невозможно напоминало ТЕ дни, выпавшие – по чистой, конечно, случайности, - на Первую Иракскую, на холодный, звонкий, иногда ясный, иногда закруженный снежными хлопьями иерусалимский январь 1991…

Сегодня я сказала Ему «Эй», и Он тут же ответил «Я сейчас», после чего послышались звуки запираемых дверей и отключаемых аппаратов, выдающие серьезное отношение второй стороны к следующим пяти минутам бессодержательного трепа…

Я вдруг представила себе, что Он ЖИВЕТ там, в том самом городе… Что каждое утро проезжает перекресток на въезде в Гило, с которого забирал меня ежедневно в течение трех лет из шести, в середине этой истории… Что каждый парк, и каждое кафе, и каждая улочка ЭТОГО города – того города, который Он так подробно и страстно открывал тогда для меня – напоминает Ему…. Я подумала, что Ему трудно, и пожалела Его.

Он вернулся к трубке и пожаловался на работу, и я пошутила, что в прошлую войну Он был озабочен совсем другими вещами… Он осекся, вспомнил…
Я тоже вспомнила…

Как тогда за окнами особняка в Немецкой колонии, похожего на сказочный замок, под звуки воздушной тревоги падали снежные хлопья на зеленые кисти высоких кипарисов…. Как мелькнула в снежном вихре серебряная стрелка «Пежо», как тяжко стукнула железная дверь под крутой турецкой лестницей, как бледнела единственная случайная свидетельница, шепча «Не может быть!…», и тихо исчезая во мгле пустых комнат… Как Он шел ко мне босиком по горячему полу, и натыкались друг на друга руки, и четыре брови встретились и совпали попарно… И летела на горячий пол одежда, кружась вместе со снегом за окном… И синие длинные глаза Его закрыли, заслонили собой - зиму…войну… жизнь…

Много лет уже я Его не люблю. И все же каждая иерусалимская улица, обвивающая холм, изгибается Его бровью. Наверное, это навсегда. Я проживу еще длинную жизнь - длинную, как Его глаза. Я увижу еще многое и многих, и может быть, даже то небо в алмазах, о котором так много говорят. Но никогда – слышите??? – никогда уже не увижу я ничего прекраснее сломанной от тяжести снега головы кипариса на фоне холодных созвездий, которая под порывами ветра склонялась на плечо Его силуэту у окна. «Я двадцать лет… искал тебя… по всей земле… в Нью-Йорке… в Бостоне… В Оксфорде… в Москве… в такую же зиму… в такие же метели…Где ты была?????!!…»
Но что мне было отвечать Ему? Мне было-то тогда всего двадцать пять… :((