По ту сторону дождя... букв много и грустно.. но под настроение...

По ту сторону дождя.

Вот и снег уже совсем растаял. Опять весна. Все чему-то радуются. Даже эти глупые птицы. Я люблю смотреть в окно. Но мне нравится, когда дождь. Когда стекло залито серо-грязными потоками. И людей на улице почти не видно, - так мелькание зонтов. Нет, весну я не люблю. Никогда не любила. Может только в детстве, - в детстве мы любим жизнь во всех ее проявлениях. Осень с ее лужами, зиму с катанием на санках и снежными бабами, лето с поездками на дачу, обязательным обгоранием на солнце и купанием в реке до посиневших губ и гусиной кожи. А весну? Ну и весну, наверное.

Май 1983 года выдался теплым. Ночью окна нараспашку. Проснулась я от ощущения свежести и какого-то счастья. Подбежала к окну. Первые утренние лучики солнца уже вовсю играли в салки на тротуарах. Дядя Миша (наш дворник), насвистывая нехитрый мотивчик, поливал из шланга деревья, сбивал с них пыль и листья становились изумрудно-зелеными. День начинался замечательно. Мама позвала меня завтракать. Какао и бутерброд с маслом и сыром, ммм… А потом я ушла в школу. Больше я никогда не видела маму.

Сначала мне говорили, что она на работе. Но она почему-то не возвращалась. Папа покупал мне много игрушек и закармливал мороженым и все говорил, что очень скоро мама вернется. И я ждала. Шло время, отец стал каким-то молчаливым, и мне порой казалось, что я осталась одна. Потом я нашла мамино письмо, адресованное отцу. Так я узнала, что она больше не вернется. Год прошел, как во сне. А потом папа тоже завел себе другую семью. Меня отправили «погостить» к бабе Зине на дачу. Там были и другие письма, и даже фотография – мама, такая до боли красивая, и кудрявая девочка у нее на коленях. Девочка улыбается, - она еще не знает, что мама это не навсегда…

Весна 2006 года. Опять этот будильник, я его когда-нибудь разобью. Я нащупала будильник на тумбочке и выключила его. Звон продолжался. Телефон?! Спустила ноги на холодный пол, поежилась, надела стоптанные тапки. Подошла к телефону. Прекрати же ты звонить. Подождала еще три звонка и взяла трубку.
– Але.
– Але, здравствуйте, то есть доброе утро.
– Утро!? Шесть утра, между прочим. Не рановато ли?
– Я… Вы понимаете, самолет только что прилетел.
– Я очень рада, что самолет прилетел, ну и что?
– Ну и я на этом самолете.
– Замечательно, и скольких людей вы решили сегодня разбудить этой радостной новостью?
– Да я, собственно, только вам вот позвонила.
– Это за что же мне такое счастье привалило?
– Я… Это Маша?
– Ну, Маша. Я 30 лет уже Маша.
– А это Марина, вы получали мою телеграмму?
– Девушка, я вас очень огорчу, если скажу что никакой телеграммы я не получала и знакомых Марин у меня тоже нет?
– Ну, Вы же Маша.
– Мы говорили уже об этом, у вас все? Тогда всего хорошего.

Я положила трубку. На сердце почему-то было неспокойно. Эти утренние звонки. Боюсь их, с тех пор как бабы Зины не стало. Тогда утром позвонили.
Эх, полседьмого. Ложиться уже глупо. Я прошлепала на кухню, включила конфорку, поставила чайник. Чайник тихонько засвистел. Налила кипяток в кружку, бросила туда пакетик чая. Хм… Марина, телеграмма. Давно я не проверяла почтовый ящик, или телеграммы приносит почтальон? Наскоро перекусила бутербродом с колбасой. Оделась и пошла на работу.
День пролетел незаметно. Вечером, подойдя к дому, посмотрела на свои темные окна. Они все время темные (один раз даже вышла на улицу, оставив включенным свет, чтобы посмотреть на них). Поднялась пешком по лестнице. Около моей квартиры, на большой спортивной сумке, склонив голову на колени, сидела девушка.
– Эй, пройти можно?
– Что?
– Пройти говорю можно? Мне бы хотелось попасть в свою квартиру, если Вы не возражаете.
– Маша?
– О, Господи… Маша-Маша.
– А я Марина, я звонила и телеграмма…

На меня смотрели голубые глаза, такие огромные. И еще эти белые кудряшки. По сердцу что-то резануло. Это она. Я не хочу.
– Да дай же ты пройти! И уходи отсюда, слышишь!?
Я отпихнула ее и вошла в квартиру, хлопнув дверью. Из глаз брызнули слезы, я снова была маленькой девочкой, от которой ушла мама. Придя в себя, я поняла, что сижу около двери на полу. Я встала, посмотрела в глазок, - никого. Вот и хорошо. Пошла на кухню, достала сигареты, закурила, - вот же, хотела ведь бросить. Подошла к окну, открыла форточку, уселась на подоконник. И увидела ее. Она сидела на лавочке около песочницы. Вот черт… Я высунулась в форточку и крикнула: «Поднимайся! Чего расселась?» и с силой захлопнула фрамугу, стекло треснуло.

Марина робко зашла и встала в коридоре.
- Вот, заехала к Вам, то есть к тебе, Маша. Хотела познакомиться.
– Да ну? Что это вдруг?
– Маша, я не знала, что у меня есть сестра, мама мне сказала недавно. Вы не сердитесь на нее, она все время о Вас, ну о тебе, помнила – она мне фотографии показала, ей баба Зина присылала…
– Ой, а вот это очень приятно, просто я таки ну очень рада, что Ваша, - твоя мама, обо мне помнила! Даже не знаю, чем заслужила?!
– Ну, зачем Вы так?
– А Вы? Зачем … так?
Молчание уже грозило перерасти в вечность. Я заговорила первой.
– Пойдем на кухню. Куришь?
– Нет, но я могу попробовать.
– Ну, нет уж, спасибо. Может кофе?
– Да с молоком, если есть.
Я пододвинула к ней свою кружку, и впервые удивилась, что второй у меня нет, как-то никогда не нужно было...
– Сколько хоть тебе лет?
– Двадцать два.
– Восемь лет значит разница.
Опять наступила неловкая тишина. Теперь ее нарушила Марина.
– А я сюда на работу приехала.
– Ах, вот оно что, остановиться негде?
– Знаете, Маша… Я лучше пойду. Может, попозже встретимся и поговорим.

Продолжение ниже.