Типичный фильм 1970-х

Представим ситуацию, что вам нужно сделать кинокартину а-ля 1970-е. Для этого вам понадобятся:

1. Грустная музыка, напоминающая Баха, Генделя и Альбинони (правда, в титрах будет стоять совершенно иная фамилия).

2. Интеллигентная актриса в возрасте от 30 до 45 лет. Потрепанный, но всё ещё импозантный актёр 45-60 лет.

3. Проникновенные стихи (всё равно - какие, лучше всего известные в интеллигентных кругах). Их можно читать или даже петь под музыку из п.1.

4. Дождь.

Итак, работница издательства Людмила - одинока. Она давно разведена и растит сына (если героине 40-45, то она не растит, а уже вырастила этакого длинноволосого балбеса, который слушает в своей комнате Аманду Лир или Дип Пёрпл). Вот Людмила стоит у окна - за окном идёт дождь, вяло течёт бытие, тащатся троллейбусы. Фоном звучат стихи (голосом Людмилы): «Я скуп и расточителен во всём, / Я жду и ничего не ожидаю, / Я нищ, и я кичусь своим добром. / Трещит мороз – я вижу розы мая...» Образованный зритель в курсе, что это Франсуа Вийон, а необразованный назавтра скажет, что у сына Людмилы звучала классная музыка, интересно чо за певица? Главное - поразить интеллектуализмом. Медленное повествование на фоне слегка обшарпанного центра Москвы. Разговоры о каком-то авторе, которого отодвинули на конец квартала. Глубокомысленное курение... Крыльцо старинного особняка, где расположено издательство. Троллейбус... По-прежнему идёт дождь.

Звучит музыка, сильно намекающая на Тартини и стихи: «Мы, словно облака вокруг луны, - / Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем...» Грамотный зритель снова в курсе, что это - Шелли, а неграмотный уже заснул, потому что Аманды Лир больше не предвидится (её вырезала цензура, найдя такое количество чуждой музыки - неуместной. Перед Шелли стыдно). Людмила живёт, как водится, в новостройке - унылая череда одинаковых домов. Надписи: Ремонт обуви, Кулинария, Культтовары, Гастроном. Снулая фигурка на фоне Кулинарии. Дома - звонок. Он не звонил ей целых 3 недели и вот... Начальник в НИИ - Иннокентий. Женат, но не любит. Жена - умеренная фифа в цветастом батнике, мечтает о чём-то финском и каких-то итальянских. Пилит. Говорят, что изменяет с кем-то. Иннокентий давно любит Людмилу.

Они когда-то вместе отдыхали в Трускавце и там читали друг другу стихи Бальмонта, задумываясь о возможной вечности бытия. Но эту сцену «про вечность» вырезали, остался один Бальмонт, да и то пришлось соврать, что это - малоизвестный Демьян Бедный в пору своего увлечения символизмом. Людмила тоже любит Иннокентия. Они идут по дождливым улицам под общим зонтом и под музыку, в которой угадывается Галуппи, которого мало кто знает в СССР и поэтому можно активно использовать его галантный музон (с электронным ритмом современности). Она понимает, что им не судьба. Он понимает, что им не судьба. Она ему рассказывает об авторе, которого передвинули на конец квартала. Он ей втирает про своего зама, который делает карьеру в науке, не любя саму науку.

Около подъезда, под козырьком сидит младежь с гитарой: младежь одновременно пытлива и бездуховна. Просят закурить (хамски). Потом разговор перетекает в сторону поэзии. Льёт и каплет дождь. Младежь понуро думает. «Отягощенную туманом бытия, / Страну уныния и скорби необъятной / Покинь, чтоб взмахом крыл умчаться безвозвратно / В поля блаженные, в небесные края!» Культурный зритель вспоминает, что это - Бодлер. Иннокентий обещает, что в понедельник разведётся с женой. Людмила понимает, что он этого никогда не сделает. Зритель (особенно некультурный) тоже это понимает. Звучит музыка, до неприличия похожая на Вивальди, которого знал в СССР даже самый-самый некультурный зритель. Как вы поняли, всё ещё идёт дождь. Остановка троллейбуса. Кулинария. Завтра - всё то же. Конец фильма. Да, название должно быть умное: «Неоконченный верлибр», «Контрапункт», «Стансы».

(Галина Иванкина)