Добавлю про Настю

Приехав насовсем, Настя вела себя совершенно по-другому, с первого же дня. Такое ощущение, что, приезжая в гости, ребенок старался «держать дистанцию», не привязываться ни к кому. Был слишком большой опыт разочарований и расставаний. Она могла предложить поменяться с Кристиной, чтобы в другой раз Настя поехала к тете Наташе, а Кристина к нам. Мамой называла всех тетей, которые ей нравились. Когда мы приезжали в Серпухов, на Володе висели гроздьями все девочки, кроме Насти. При расставании Настя даже забывала попрощаться, уходила в группу и тут же начинала играть, общаться с ребятами. Кстати, когда Марина при встрече рассказала про то, что Маша при расставании вела себя практически также, мне даже стало легче. Стало понятно, что это было не отношение к нам, а некая «защитная реакция». Может именно это заставило написать подробнее о нас. Может еще кому-то поможет?

Но в то время, у нас даже стали возникать сомнения, а нужны ли мы ей? Может мы ей вовсе не нравимся? Поддерживала лишь уверенность, что Настя – это «наш человек». Это просто поразительно, насколько, например, похожи характеры у Володи и Насти, насколько она нам близка. Мы никогда не планировали усыновлять «такого большого ребенка», если бы за день до поездки в Серпухов, кто-то сказал, что я захочу усыновить семилетнюю девочку – не поверила бы.

В первый день, ложась спать, Настя меня просто зацеловала – раньше ничего такого не было. Почему-то она тут же перестала называть кого-либо, кроме меня, мамой, хотя никаких разговоров о том, кого как называть, не было. Но надо было еще привыкнуть к мысли, что она с нами насовсем, надо было еще это осознать. И однажды, когда я сказала, что сначала надо поужинать, а потом уже есть шоколадку, Настя вдруг стала бегать по квартире и восклицать: «Мне ничего нельзя! Я детдомовская! Здесь ничего нет моего!». Сначала я даже испугалась – чем могла спровоцировать такое? Потом я пошла в наступление: «Какая ты детдомовская?! Ты моя! У меня даже документ есть!» – достаю постановление об опеке, – «Вот, читай, здесь написано, что ты теперь моя дочь, будешь жить со мной. Что я за тебя отвечаю. Вот твоя фамилия, вот моя». Настя еле сдерживала улыбку, старалась оставаться серьезной. Убедилась, что фамилии действительно напечатаны (прочитать весь документ она пока не может). С тех пор подобного не повторялось. А когда Настя уже стала строить планы на будущее, где и нам с мужем место находилось, стало понятно, что ребенок нам поверил.
Нельзя сказать, что все было безоблачно. Первое время никаких запретов ребенок не воспринимал вообще. «Настя, сними, пожалуйста, штаны уличные, потом садись на кровать». Настя тут же сбрасывала с себя всю одежду, бросалась на кровать и лежала, уткнувшись носом в подушку. Чтобы понять, что это не придирки, надо было видеть эти штаны. Я никогда не думала, что семилетний ребенок, девочка, может ежедневно так мараться. Как будто ее по пояс окунули в грязь. Лужи и ямы не обходились принципиально. По-моему она просто проверяла, что она еще может себе позволить, когда у нас кончится терпение. Пытались беседовать, пытались не реагировать, но постепенно это прошло как-то само собой. Сейчас уже даже сама с трудом верю, что такое было. Так хотелось, чтобы рядом шла нарядная красивая девочка, а вместо этого грязный по уши ребенок, шлепающий по лужам так, что и мы с отцом были постоянно грязными.
Недели через три начался описываемый в книжках регресс. Не имевший проблем с произношением ребенок вдруг стал сильно коверкать слова, есть руками, просить соску и даже чмокать, будто соской, во сне. После еды Настю можно было идти переодевать, т.к. руки вытирались исключительно об себя. Все падало мимо. Мы не заостряли на этом внимание. Только когда она к нам обращалась, просили, чтобы сказала правильно. Не знаю, правильно ли мы поступали, но я помню себя в таком возрасте: повторяла смешные слова за младшей сестрой, а потом с трудом переучивалась. Как-то постепенно прошло и это. Интересно, что, когда Настя приезжала в гости, она всегда ела аккуратно и даже сама, глядя на нас, захотела научиться есть с ножом.
Как-то я сказала Насте: «Что-то мы с тобою часто ссоримся, может устаем обе, нервничаем, давай будем пить глицин, вдруг нам поможет». Спустя время говорю: «Ты чувствуешь, насколько быстрее мы теперь можем договориться, насколько меньше ссоримся, интересно, это мы поумнели или глицин помог?» – «И глицин, и голова»,– ответил ребенок. А сейчас она сама иногда спрашивает: «Правда, мы стали жить мирно?».
Справедливости ради, надо сказать, что привыкание проходило на фоне постоянного лечения зубов. Каждую субботу мы ходили к врачу. Пару раз зубы начинали болеть ночью. Но ребенок сумел преодолеть и этот дополнительный стресс. Эти зубы меня вообще привели в шоковое состояние – ну раз уж они в детском доме чистят зубы лишь раз в день, то чистили бы вечером!