О рисовани, худ.школе и другом. Отрывок.

Годы самостоятельного освоения мира через скульптуру были самыми счастливыми в моей жизни.

Они кончились с началом профессионального обучения. В восьмом классе я попала в художественную школу. Первым уроком была скульптура. Лепили череп. Надо было сделать такой, как стоял на станке в центре класса. И не перелепливать, а прочувствовать форму и передать ее конструктивно.

Ничего этого я не понимала. Да и череп был настолько противный, мысль о том, что в каждом из нас, под кожей, "холится эта костлявая штуковина, отравляла всякое желание лепить.

Как я мечтала учиться! А тут — череп. Делать нечего — надо набирать глину. Едва сколотила форму - чья-то рука отпихивает меня от станка.

— Не так делаешь, отойди, покажу.

Чужие руки быстро переделали все, что я слепила. Чужие уста произнесли тираду о том, что лепить надо не по поверхности, а конструктивно.

Я принялась лепить конструктивно, но тут меня снова оттолкнули.

— Ближе к натуре, не выдумывай из головы. Это на композиции сочиняй что хочешь, а здесь надо делать копию.

На композиции посочинять не удалось. Оказывается, главное в скульптуре — цельность, не должно быть ни одной неоправдан­ной дыры. Компонуйте фигуры так, чтобы они не смотрелись разобщенно, избегайте композиции из большого числа фигур. Цельней, цельней, цельней, обобщенней, обобщенней, обобщен­ней!

А моим идеалом были музейные макеты, где все было как настоящее, только уменьшенное, как мир, когда на него смотришь через перевернутый бинокль.

— Научишься делать правильно, потом делай как хочешь. Самое опасное — манера, с манерой надо бороться.

Два года борьбы с манерой принесли желаемый успех. Обнаженная фигура, раздраконенная на объемы, крепко стояла на ногах. Невыразительно, но верно. Скоро-скоро, через каких-ни­будь пять лет, после окончания академии, я начну делать свое.

До сих пор не начала. Верно, потеряла свое по дороге или его не было, ничего не было, кроме химеры-манеры? Работа с детьми постепенно возрождает во мне то «свое», что уже казалось полностью утраченным. И это не возвращение к пройденному этапу, а осознанное движение в глубь себя, к истокам.

Родители не отдавали меня в художественную школу. В нее я поступила по собственному желанию. Они относились к моему творчеству, как естественному и единственному возможному способу проживания жизни. Многое из того, что я делала, им нравилось, и они радовались за меня, что-то не нравилось, и они как-то очень деликатно умели сказать об этом. Они мне не мешали.

Только с возрастом я поняла, какое это искусство — уметь не мешать. Не навязывать ребенку своих взглядов, не считать свои представления единственно правильными.

Е. Макарова