Это было в январе 1986 года. Моя семья — мама, папа, брат и я — жила в Чехословакии. Отец — офицер служил в Центральной группе войск. Самые яркие и светлые годы моего детства...
На новогодние каникулы к нам в гости из Союза приехала моя бабушка, мамина мама. Мы всегда называли её только Бабулей.
Моя Бабуля... Это был удивительно жизнерадостный и красивый человек. Брюнетка с голубыми глазами. Я до сих пор помню, как она смеялась. И как пела — помню.
Бабуля была строгой женщиной. Очень. На первом месте в её жизни всегда был муж — наш дедуля. Они знали друг друга и дружили с детства. Жили в одном дворе, вместе уехали учиться в Ленинград, потом война... Слава Богу, выжили. Поженились. Стали родителями одной единственной дочери, а потом бабулей и дедулей двоих внуков. Вдвоём прошли путь дедули от курсанта военного училища до генерала.
Меня всегда удивляло, как в нескольких предложениях можно пересказать жизнь двоих людей... Целую жизнь! И вот пытаюсь это сделать сама.
Плохо помню, как мы проводили те новогодние дни. Конечно, сначала, когда бабуля только приехала, было много эмоций и восторгов. А уж подарки какие! Одним из них стала необыкновенная коробка зефира: сладости в виде белых грибов (обычный зефир и шоколадный), которые стояли в траве. Даже нам, избалованным чешскими изысками, тот зефир запомнился на всю жизнь. Вкуснее больше никогда не пробовали.
Родители, как всегда, продумали и организовали целую программу приезда к нам дорогой гостьи. Было интересно всем, особенно взрослым. Но мне, тринадцатилетней, больше хотелось гулять с подружками, слушать музыку и чтобы меня никто не трогал. Однако бабуля то и дело вторгалась в мой подростковый мир и делала какие-то замечания. День, второй, третий... И я устала. Не помню, что и как я сказала, но мы поссорились. Хотя, нет. Поссорилась, конечно, я. Надулась. И даже в какой-то момент, застав на кухне маму одну, прижалась к ней и сказала: "Скорей бы уже бабуля уехала...". Мама промолчала в ответ, но долго не отпускала меня от себя и гладила по голове.
Провожали мы бабулю одиннадцатого января. Все вместе.
Мы стояли на перроне, бабуля уже зашла в вагон. Стоя у окна в коридоре, напротив своего купе, она снимала пальто и всё смотрела и смотрела на нас. Справа от нас, на перроне, светил высокий фонарь. Он светил очень ярко. Шёл снег, и снежинки казались искорками в искусственном свете. Было холодно. Я взяла маму за руку и, глядя в окно на бабулю, сказала:
— Мы больше никогда её не увидим... Никогда.
— Ты что такое говоришь? — мама выдернула свою руку из моей. — С ума сошла?! Разве так можно?!
— Я просто знаю, — ответила я и сделала шаг в сторону двери вагона.
Я плохо попрощалась с моей любимой бабулей. Сухо и невнятно. Надо успеть ей все сказать... Но нет. Дверь вагона уже закрыта. Сейчас отправление... Всё. Поехали.
***
Моя мама работала учителем в школе. Она — учитель от Бога. Это правда. Мама не только учила детей, но и по-настоящему их воспитывала. В тот год, когда приезжала в гости наша бабуля, мама вела в школе большую работу по восстановлению трудовых биографий семей учащихся. Школьники писали письма своим бабушкам и дедушкам в Союз с просьбами рассказать о том, кем, как трудились они в годы, когда после Великой Отечественной войны восстанавливали страну. Конечно, все отвечали своим внукам. Из полученных писем получилась целая летопись. В 1985 году мама вместе с ребятами сделала такую же военную летопись: кто где воевал, на каких фронтах, в каких войсках.
Накануне самого отъезда домой наша бабуля выступала перед детьми школы, где мы учились и где работала мама.
Я помню актовый зал, помню, сколько было ребят и учителей, как бабуля стояла перед всеми нами, как держала свои руки и как она говорила... Сначала тяжело и даже сбиваясь на слёзы. Но потом её рассказ стал таким, что в зале, казалось, никто не дышал.
В школе потом долго вспоминали этот душевный разговор.
***
Наступила весна. В Чехословакии рано распускаются листья и начинает зеленеть трава.
Это был понедельник.
По понедельникам у мамы всегда был выходной. Она специально просила составлять расписание её уроков так, чтобы первый день недели проводить дома, занимаясь стиркой-уборкой и проверкой тетрадей, которых у учителя русского языка и литературы всегда хватало.
Я училась во вторую смену и тоже была дома. Мы с мамой с удовольствием общались.
Как-то странно не вовремя вдруг пришел папа. На обед? Но с ним почему-то брат...
— Наташа, — отец прямо в ботинках и офицерском плаще зашёл на кухню, взял маму за плечи, — Наташа... Мама умерла... Бабуля умерла... Сейчас позвонили.
Дальше не знаю, что было. Я сразу ушла в свою комнату и закрыла дверь. Прислонилась к стенке. Потом сползла по ней на пол. Никто не кричал, не плакал. Было очень тихо.
— Катя, Катя, — отец тормошил меня за плечо, — надо собираться. Машина уже на улице. Надо ехать. На похороны.
— Я не поеду. Не смогу. Не хочу. Я не должна видеть её... неживой.
— Хорошо. Согласен. Только ночевать будешь ходить к Мироновым.
— Да...
Родители и брат уехали. Я осталась дома. Мама замочила целую ванну белья для стирки. И надо что-то сделать со всем тем, что готовилось на плите...
***
Потом были дни. Много дней. Целая жизнь.
После похорон мама и брат остались в Союзе, чтобы находиться рядом с дедулей.
Отец вернулся, и мы жили вдвоём целый месяц. Папа рассказал мне, что бабуля легла в госпиталь на операцию по удалению желчного пузыря. Она хотела решить эту проблему до лета, когда к ней приезжали на каникулы самые дорогие и лучшие внуки на свете. На четвертые сутки после операции бабуля села на кровати... Потом встала... И всё. Оторвался тромб.
Мама говорила:
— Слава Богу, что всё случилось именно так: если бы мама успела понять, что она оставляет нас одних, она бы сошла с ума...
Мне в этом году 40 лет. У меня чудесная семья и трое потрясающих детей.
Но много-много лет я живу с виной перед моей бабулей за то, что не успела извиниться. В памяти она так и стоит до сих пор в вагоне, снимая с себя пальто и вглядываясь в наши лица, а я молча смотрю на неё сквозь искрящийся снег.
Как это важно: успеть сказать тому, кто тебя любит, "прости"...
Прости меня, Бабуля.
