Моя прежняя семья разваливается на глазах. Виновата я сама.

Здравствуйте, уважаемые конфяне! Я не могу сформулировать, чего я от вас хочу. Скорее всего, мне необходимо просто выговориться. Так тяжело, что домой идти не хочется. Разъедает изнутри неприязнь к приёмной девочке. Не могу и не хочу назвать её дочкой. Язык не поворачивается. Весь ужас ситуации в том, что через две недели я стану её опекуном по закону. А меня накрывает всё больше и больше, и никак мне не остановится.
Расскажу по порядку. У нас с мужем мальчики-погодки, старший в школу идёт. Так уж вышло, что мальчиков муж практически не воспитывал, они выросли со мной. Отцовский потенциал остался нереализованным, а до внуков ещё ой как далеко – муж поднял вопрос о третьем ребёнке. После двух операций я иметь детей не могу, поэтому рассматривалось усыновление. Путём длительных обсуждений остановились на девочке (дабы исключить чрезмерную ревность сыновей к папе, ведь девочки это существа другого рода). Хотели найти двухлетнюю, но нам сразу предложили четырёхлетку. Мне ребёнок понравился – ну очень миниатюрная, симпатичная. Уже в процессе совместного проживания выяснилось, что ещё здоровая и умная. Казалось бы, чего желать ещё? Сначала, первые несколько месяцев, мне некогда было анализировать свои ощущения. Я была занята ремонтом комнаты для малышки, покупками, одёжками, медициной, развивающими занятиями. А потом гонка кончилась, появилось свободное время, а с ним и первые тревожные звоночки. Началось с того, что мне разонравилась внешность малышки. Та яркость и непохожесть на всех нас, которая цепляла сначала, начала раздражать. Я стесняюсь людского мнения, мне реально неудобно от мысли, что люди думают, будто девочку родила я. Это превратилось в манию какую-то. Всякий раз, когда окидываю девчушку взглядом, вижу то, что мне кажется недостатками (коротковатую шейку, жидкие волоски, смуглую кожу и бутылочного цвета глазки «домиком»), и морщусь от этого. Самое удивительное, что умом я понимаю – ребёнку нужно выправить осанку (работаю над этим), и шейка вытянется, тёмная кожа – это необычно, а глазки «домиком» тоже красиво, просто всё это ну такое «не наше-не наше»… Одеваю как куклу, причёски умопомрачительные делаю, окружающие поражаются, как девочка расцвела, какая красавица, а во мне всё противится – ну не красавица она для меня, в отличие от кровных мальчиков (они моя копия, но гораздо эффектнее, я обожаю в них каждую чёрточку и недоумеваю, как щедро наградила их природа).
Потом появилось нежелание телесного контакта. Если раньше я спокойно ласкала девочку, то сейчас буквально за шиворот заставляю себя каждый день её целовать, обнимать, гладить. Нет, мне не противно, мне просто никак, у меня нет такой потребности. Даю себе команду: дорогая, надо, иди поцелуй и её. От мальчиков же млею-таю. Естественно, очень жёстко контролирую, чтобы малая не отследила и не поняла разницу, сыновей ласкаю вне зоны её видимости. И даже это напрягает и злит – я сына прижму, только почувствую, как наши сердца бьются в унисон, только в воздухе начнут летать флюиды эмоционального единения – мелкая идёт, приходится разжимать объятия. Всё на ходу, наспех, я теряю эмоциональную связь с мальчиками, они отстраняются от меня.
А теперь о папе. Произошло непредвиденное. Вот уж где эмоциональное единение. Мама у малышки была, а вот папы не было никогда, и если меня она мамой начала называть спустя пол-года, то папу папой – сразу. И сразу определила место, где она будет жить – на папе. В буквальном смысле. Как только папа приходит домой и садится или ложится, она залезает на него и часами сидит – вместе смотрят телевизор, ковыряются в ноутбуке… Изо дня в день почти год. Понимаете, я воспринимаю это так: кукушонок выкинул из гнезда родных птенцов, которые и без того всё раннее детство были обделены отцовским вниманием. И кукушонок кайфует. А родным детям просто уже некуда втиснуться – место занято. Нет, надо отдать папе должное, он видит эту ситуацию и приглашает и мальчиков привалиться рядом, но… им вот уже как-то не хочется, и за общением они идут ко мне. А мне уже реально надоело изобретать причины изъять малышку с папиных колен или плеч хоть на несколько минут, дабы освободить место мальчикам: то позаниматься её зову, то попить, то цветы полить или микстуру принять… Вижу её на папе и бешусь страшно, ухожу в другое помещение, чтобы не сорваться на ребёнке, занимаюсь хозяйством, а сама всё это в голове кручу, нагнетаю, и никак не остановиться. Раздражает она меня. И с каждым днём поводов для раздражения становится всё больше, снежным комом: то ест безумно медленно, то голосок слишком звонкий, я перестала выносить такую тональность, то носиком шмыгает, вместо того чтобы пойти и высморкаться, а мне этот «шмыг» как пенопластом по стеклу… Я перестала держать себя в руках и начала очень часто делать ей замечания, причём раздраженным тоном. Ловлю себя на этом, понимаю, что я сука, но ничего с собой поделать не могу.
На самом деле, девочка хорошая, нежная, ласковая, благодарная. Меня любит очень-очень, слушается, в рот заглядывает. Дело не в ней. Во мне. Стервь – я. Не хочу превращаться в злую мачеху. Хочу остановиться.
Обратно не верну никогда. Пусть лучше нелюбимый, но домашний, чем и нелюбимый, и детдомовский.
Мужу, близким и друзьям рассказать о моём положении невозможно. В их глазах я идеальная мать, они все просто не поймут и не примут моего другого образа.
И отдельный привет Пангее: да, я всю жизнь делала вид, что люблю косточки. Поступала так, как НУЖНО. А на самом деле мне нравится вырезка. Я живая.